— Придет человек, — вспомнил Степан слова старика, — расскажет об этом.
Раввин посмотрел на него темными, красивыми глазами: "Этим должен заниматься мой отец, однако он болеет. Мне еще нет сорока, господин, — он вопросительно посмотрел на Степана.
— Стефан, — улыбнулся тот.
— Так вот, — продолжил раввин, — до сорока лет нельзя и учить такое, но что уж теперь делать, — он пожал плечами и утвердительно добавил: "Вы не еврей".
Степан помотал головой. Рафаэль почти жалобно попросил: "Можно посмотреть? Я видел в книгах, но никогда еще…, - он не закончил и благоговейно принял серебряный медальон.
— А где вторая часть? — поднял он голову.
— У моей жены, ее похитили, — Степан закрыл глаза и увидел перед собой только непроницаемую черноту. "Правильно, — подумал он, — амулета же у меня нет. Когда он со мной — я ее вижу. И она меня, наверное, — тоже. Бедная девочка, пусть только не волнуется".
Раввин, едва дыша, коснулся кончиком мизинца пустого места на пергаменте. "Это единственное, что можно трогать, — сказал он задумчиво, наклоняясь над Степаном, застегивая цепочку на его шее. "А вам надо в Иерусалим. Не сейчас, а когда окончательно оправитесь".
— Мне надо найти мою жену, — зло ответил мужчина. "И еще одного человека, нас вместе с ней взяли в плен".
— Расскажите, — попросил Рафаэль. Наверху, над ними, гудела печь, раввин слушал, подперев подбородок кулаком, а потом вздохнул: "Девушку искать бесполезно, ее могли увезти куда угодно — на юг, в те страны, что лежат за пустыней, в Стамбул, в Индию. Мне очень жаль. Наши посланники ездят выкупать евреев из рабства. Я, конечно, передам им сведения, но надежды мало".
— Почему? — вдруг спросил Степан. "Почему они выкупают людей из рабства?"
— Это заповедь, — удивился Рафаэль. "Называется "пидьон швуим". Сказано, — он чуть улыбнулся, — "Тот, кто может освободить пленного, и не делает этого, нарушает запрет Торы: "Не стой на крови брата твоего". Тот, кто выкупает пленного, — как будто спасает осужденного на казнь, и нет другой заповеди, подобной этой". Это писал Рамбам, наш великий законоучитель, — добавил раввин, — давно, пять сотен лет назад".
— Но ведь они — не семья, — удивился мужчина. "Зачем им заботиться о других?".
Раввин усмехнулся и повторил: "Не семья. Это как посмотреть, господин. А в Иерусалим вам надо потому, что там — ваша родня".
— Откуда? — спросил Степан. "Нет, нет, вы ошибаетесь, не может быть!"
Раввин вздохнул и посмотрел на тусклый блеск серебра. "Я видел много амулетов — но такой впервые. Слышал, конечно, что они есть, но думал, — это предание, легенда. У нас тоже, — он вдруг улыбнулся, — их много, преданий. Так вот, — Рафаэль помолчал, — этот амулет — он только для близких людей. Самых близких. Вы правильно сделали, что отдали вторую половину своей жене — так и надо".
— А ведь это Елизавета указала мне на линию, — вспомнил Степан. "Я и не смотрел на него, не обращал внимания. Так, суеверие какое-то".
— В Иерусалиме живет человек, — тихо сказал раввин, — который всю жизнь занимается этим, — он взглянул на амулет. "Очень мало осталось людей, которые умеют их писать, по пальцам пересчитать можно. Он — один из них. Может быть, — он ваш родственник, может быть — и нет, я не знаю. Поезжайте, поговорите с ним".
— Но как? — устало спросил Степан.
— Когда вы окрепнете, мы отправим вас в Каир, с нашими торговцами, а оттуда — в Иерусалим, — ответил Рафаэль. "Это безопасно. Магометане не обращают на нас внимания, мы тут, — он обвел рукой комнату, — живем уже сотни лет".
— Но зачем? — Степан все смотрел в темные, обрамленные длинными ресницами глаза. "Зачем вы со мной возитесь?"
— Это заповедь, — повторил раввин и, легко поднялся: "А еще сказано: "И соберу остаток стада Моего из всех стран, куда Я изгнал их, и возвращу их во дворы их; и будут плодиться, и размножаться, — вспомнил он. "Может, я и неправ, может, он и не еврей вовсе, однако отец сказал — нас слишком мало, чтобы бросать брата нашего в беде".
— Отдыхайте, — сказал Рафаэль вслух. "Отдыхайте и поправляйтесь. Мы с вами еще увидимся, Стефан".
— А как его зовут? — спросил Степан, когда раввин уже открывал дверь. "Того человека, в Иерусалиме? Кто он?"
Раввин погладил бороду: "Исаак Судаков. Он — Рафаэль помолчал, — он учитель. Вы скоро с ним встретитесь".
Степан закрыл глаза, и, устало, кивнул: "Спасибо вам". Он услышал, как мягко захлопывается дверь. Опустив голову на левую руку, он задремал — без снов, как будто погрузившись в теплую, темную, убаюкивающую его воду.
В огромной, светлой комнате приятно пахло апельсином. Изабелла откинула шелковое покрывало и огляделась — широкие, каменные ступени спускались прямо в сад. Она робко вышла наружу и ахнула — бирюзовое, маленькое озеро было окружено цветущими, высокими деревьями. Пели птицы, изящные арки были увиты розами. Девушка скинула сафьяновые туфли. Встав на траву, она пробормотала: "Роса". Откуда-то издалека, — она вскинула голову, — доносился крик муэдзина. Черный котенок, с золотым бубенчиком на шее, выпрыгнул из-за кустов, и, мяукнув, стал тереться об ее ноги.
— А тебя, — Изабелла подняла котенка на руки и поцеловала его между ушами, — я назову "Гато", дорогой мой. Да кто же тут живет?
Она оглянулась на комнату: "Так много книг, и хорошие. Данте, Петрарка, Мольер, Расин, рассказы о путешествиях, атлас. Даже Витрувий с Палладием есть. Альбомы, карандаши, краски…, - она выпустила котенка. Тот, нежась на солнце, зевнул. Девушка услышала ласковый голос: "Вот, мы и встретились".
Мужчина стоял, прислонившись к увитой цветами колонне, разглядывая ее. Он чуть вздрогнул. Изабелла поспешно опустила покрывало: "Простите".
— Нет, нет, — он вышел в сад и опустился на ступени, — можешь открыть лицо. Это я тебя купил, — добавил мужчина.
— Он старик, — испуганно подумала Изабелла, рассматривая смуглое, в резких морщинах, решительное лицо, бороду темного каштана — побитую сединой, пристальные, внимательные глаза. "Ему не меньше шестидесяти. Господи, нет, никогда, я не смогу, не смогу…Я ведь ничего не знаю".
Мужчина увидел, как блестят зеленовато-серые глаза и тихо попросил: "Не бойся, пожалуйста. Я пришел, — он помолчал, и наклонил голову, — будто разглядывая ее, — поговорить".
— Откуда вы знаете итальянский? — спросила Изабелла.
— Была возможность выучить, — сильные губы усмехнулись, — а я никогда не отказываюсь от таких возможностей. Я видел, — он указал рукой на комнату, — твои пометки в арабской грамматике. Очень хорошо, что ты начала заниматься языком. Надеюсь, мы скоро сможем объясняться. Я еще знаю французский, — добавил мужчина.